Пролог

Но вот – как черт из черных чащ –
Плащ-чернокнижник, вихрь-плащ.
Плащ – вороном над стаей пестрой
великосветских мотыльков,
плащ – цвета времени и снов,
Плащ Кавалера Калиостро!
Это строки стихотворения «Плащ» Марины Цветаевой, написанного в 1918 году. И, как это ни удивительно, поэтесса «серебряного века» русской литературы, чье имя связано с именами П. Пикассо, А. Моруа, М. Волошина, В. Маяковского, оказалась косвенно причастной к событиям, произошедшим в каракумских песках во времена, которые в новейшей истории принято называть «Великим Террором».
Впервые я познакомился с этим стихотворением четырнадцать лет тому назад в юрте старого чабана Хыдыра-ага. Мы столкнулись на берегу канала, и он пригласил меня в гости.
Наливая мне чаю, Хыдыр-ага заявил:
-Ты очень похож на одного человека. У него тоже были светлые глаза и волосы… - и что-то сказал по-туркменски внучке – девушке лет пятнадцати. Она достала из коврового мешка нечто, завернутое в нарядный платок.
-С Кораном храню, - старик бережно развернул платок и положил передо мной Коран и какую-то тетрадь. – Посмотри, может, ты знаешь, что это такое…
Тетрадь была без обложки. Пожелтевшие страницы были исписаны аккуратным почерком:
Ночные ласточки Интриги –
Плащи! – Крылатые герои
великосветских авантюр.
Плащ, щеголяющий дырою,
Плащ игрока и прощелыги,
Плащ-проходимец, Плащ-Амур!
Это были стихи.
-Откуда они у вас? – Спросил я, листая тетрадь – во мне уже проснулся азарт исследователя.
Старик хитро прищурился:
-Гости оставили…
-Какие гости?
По лицу чабана было видно, что рассказать не терпится, но что-то мешает. На вопросы он отвечал уклончиво, с лукавством в голосе. Наконец, после нескольких пиал горячего чая, оживился.
-Их было четверо. Четверо мужчин: туркмен, русский, китаец и… цыган, кажется. Они пришли ночью, в дождь. Пожили у нас несколько дней и ушли. А тетрадь осталась… Забыли, наверное… Тот, русский, все сидел и писал…
-А когда это случилось? – спросил я.
-Мне тогда тринадцать лет было. Мой отец тоже ведь чабаном был. У нас была хашара в песках, за Гяурсом.
Но мне нужна была точная дата, и я поинтересовался:
-А вы какого года, Хыдыр-ага?
-Ай, 24-го…
24+13=37. 37-й год! Страшный год для миллионов граждан тогда еще целой страны. И как можно соединить ужас, царивший в те годы, и вот это:
Плащ, шаловливый как руно,
плащ, преклоняющий колено,
плащ, утверждающий: - Темно!
Гудки дозора. – Рокот Сены –
Плащ Казановы, плащ Лозэна,
Антуанетты домино?
Париж. Версаль. Сена. И где? Здесь, в каракумских песках! А ведь в те годы стихи Цветаевой в СССР были запрещены. За стихи неудобоговоримых авторов Особое совещание давало от трех до пяти лет. Не то что читать – хранить эти стихи было запрещено. Но кто же были эти люди? Об этом я спросил у старика.
-Не знаю! – клятвенно заверил он. – Отец всем говорил, что геологи. Но геологи не прячутся от людей, от милиции, от пограничников. Про туркмена я уже после войны узнал – был председателем колхоза в соседнем районе. Его арестовали, а он бежал из эшелона…
Так вот оно что! Значит, это были заключенные.
-А потом, яшули? Куда они ушли?
-Не знаю! Я ведь мальчишкой был. Их искали – они ушли. Хотя… - старик запнулся, что-то вспоминая. – Помню, они расспрашивали отца о Назаре-ага. Был такой колодезный мастер. О нем говорили, что ходит, мол, по кяризам в Иран и обратно. Когда пришли русские и закрыли границу – у многих родственники на той стороне остались. Вот и находились смельчаки, носили письма, подарки, посылки… Они ведь знали все ходы под землей; знали, когда вода поднимается, когда спадает… Видимо, наши гости кяризами в Иран ушли. Потому что через две недели понаехали военные, лазали по кяризам с собаками, что-то взрывали. А Назара-ага арестовали и увезли. Назад он не вернулся…
Хыдыр-ага замолчал. Я листал тетрадь.
Подвиг бывает разным.
Сберечь для потомков произведение искусства. Укрыть, защитить несправедливо униженных и оскорбленных, пусть даже ценой собственной жизни. И уйти в Вечность, точно тени, точно призраки.
Я протянул тетрадь хозяину, но он отвел мою руку:
-Возьми ее себе. Расскажи людям. Пусть о них знают, пусть помянут – они этого достойны…
А с пожелтевших страниц старому чабану вторила Марина Цветаева:
В его лице я рыцарству верна!
Всем им – кто жил и умирал без страха.
Такие в роковые времена
слагают стансы и идут на плаху!