Течение Нижнего Амура. Повествование в стиле блюз. III.9. Тайфун затормозил весну

ВЛАДИСЛАВ ЗУБЕЦ

ЧАСТЬ III. НЕЖНЫЕ ЧИСЛА АПРЕЛЯ

 

III.9. Тайфун затормозил весну

 

 

Примета не сработала. Я завожу будильник на те же шесть утра, но третий день метет –

 

– От Удыля к Де-Кастри...

 

Как будто не апрель? Опять все черно-белое и зимнее.

 

Третий день я топлю чурбаками. На лунку, в магазин – и больше никуда. Тайфун распорядился, затормозил весну, чтоб этот тип – не очень-то с экзотикой.

 

Лоб расшибет? Дни в полутьме и снеге. Спи и читай. И набирайся сил. В конце концов – ты никогда не жил так. Апрель заботится, сопротивленье глупо.

 

Проснешься по будильнику:

 

– Залеплено оконце...

 

Немного бересты, подсохшее бревно. Не закрывая топки, смотри, как разгорается.

 

– А в сени намело...

 

Да так, что дверь заклинило.

 

День слабо пожелтеет и уйдет. Ночью слегка стихает. И полная луна. С рассветом же опять. Все дни я на лежанке – за Малую Амбу и за Ковригу.

 

Весна дальневосточная:

 

– Тайфуны...

 

Который из них первый, пожалуй, и не скажешь:

 

– Слились с зимой...

 

И солнце – вроде премии. Роптать тут бесполезно и не надо.

 

Проснешься, влезешь в тапочки (обрезки давних валенок) и в полутьме колдуешь возле печки. И дым березовый каюту оживит, задаст какой-то тон существованью.

 

Кончаю измеренья и снежными мостками – за молоком –

 

– Через тайфун и ветер...

 

Безлюдное село скрипит всеми снастЯми:

 

– Тайфун, Пиратик...

 

 

В этом что-то есть.

 

Конечно, есть. Поход за молоком –

 

– Поход за витаминами душе полупроснувшейся...

 

Тем паче что село как ветряная мельница. И что тайфун весенний, несомненно.

 

Таежный, с Удыля, со спорами лишайников. Из тех, что наполняют мой парус оптимизмом. Полярка – парус, но:

 

– Какая же тут разница...

 

– Да, да, Пиратик, в этом что-то есть.

 

И чуть ли не от каждого двора к нам вылетают – Чарли, Старикашка, Микропират. И тот еще, привязанный. Ему – двойную порцию сухариков.

 

 

Пиратик, моя тень, собак не одобряет –

 

– Задышит, вздернет нос!

 

Ревнив, но добродушен. Игра – отнюдь не драка. Ком из клыков, хвостов. Весь берег истоптали невозможные.

 

Оставлю банку, колбу забираю. И возвращаемся –

 

– Навстречу тайфунУ...

 

Следы уже заносит под вечную струну, под вой и причитания Кольчема.

 

День за оконцами. Мелькание снежинок, возгонка бересты, букет рододендрона:

 

– Пьешь чай мечтательно...

 

В нем тоже витамины? Чугун плиты – до красного каленья.

 

Я подсмотрел, как кольца отлетают. От взрыва дрогнет дом, и искры во все стороны.

 

Сгорание дотла, и выгребать не надо. Вечный огонь –

 

– Пещера неолита...

 

Бревно пылает, пламя загибается. И дым, лишь когда сильные порывы. Но если печь в режиме, то и тяга. Чурбан охвачен пламенем надолго.

 

Чурбан:

 

– Господин Чурбан?

 

Это из сказок Гауфа – какой-то дядя вредный. Лесной, из Чернолесья. Из Шварцвальда, такого же, как там, за огородом.

 

В пургу тайга опять какая-то дремучая, какой была у раннего отшельника. И я дремал, наращивая мускулы, как следует не зная светлохвойности.

 

Теперь-то знаю, но –

 

– Тайфун от Удыля...

 

И знание мое как будто бы впустую? В пурге мелькает мягкость лап еловых. И господин Чурбан, и феи с амазонками.

 

Бревно пылает и:

 

– Волшебные снежины...

 

Тем временем рододендрОн? Уже весь в скрутках розовых, похожих на липучки:

 

– Себе и стюардессе...

 

Ревнивый офицерик...

 

Я не силен в ботанике. И первые букеты какого-то другого растения тайги. Где только листики похожи на багульник, но запах оказался не «смолистым».

 

Возможно, что опять я ошибаюсь:

 

– «Подбелый» или «козий»?

 

Но скрутки умилительны! За стеклами снежины, а у меня весна, воистину кольчемская, лишь чуть с опереженьем.

 

Наверстываю письма. И в конверты – по веточке с бутонами багульника:

 

– Пусть мне завидуют...

 

 

 

Душистая экзотика? Мне, моей келье, нежному апрелю.

 

...Да, сказки Гауфа в старинном переплете. Тайга за огородом:

 

– Чернолесье...

 

Тайфун? Что тут поделаешь –

 

– Мечтательный тайфун...

 

Возгонка бересты, березового столбика.

 

Не умолчу опять о тете Кате:

 

– Один вы тут живете? Никто вас не пугает?

 

Приходит регулярно, вынюхивает что-то, шпионит по приказу Богородского.

 

Тогда (еще на выборах) мы были подозрительны. Наверняка следили за нашей Экспедицией. Но все уехали, лишь я один в Кольчеме. Кому-то поручили шпионить и докладывать.

 

Кому как не соседке? Но этой тете Кате не уяснить, чем я тут занимаюсь:

 

– Вы здесь один живете?

 

Причем невольно смотрит – на балку потолка:

 

– Вы человек хороший...

 

«Хороший», но не спрятать злобный голос. Докладывать ей нечего, а там, наверно, требуют. А, впрочем, я, наверное, излишне подозрителен. Противно, как она распустит губы.

 

Но я действительно спокоен в смысле балки. И не боюсь ни ставень, ни скрипа половиц. Я думаю, Дух дома меня оберегает, по крайней мере – терпит молчаливо.

 

Спровадил тетю Катю –

 

– Двор Белого Клыка...

 

Весна, похоже, время под снегом не теряет. Вытаивают грядки. С тесовой крыши капает. И дом скрипит, как ветряная мельница.

 

Чищу Пирата снегом –

 

– Как ковер?

 

Лежит, как будто бы его так чистили всегда. Ворона созерцает нас с дуплянки. День протекает вроде незаметно.

 

Схожу в библиотеку за новой сеткой книг. Беру, что приглянётся, смотря по настроению. Но краеведенью всегда приоритет:

 

– Нижний Амур...

 

Имею массу выписок.

 

Новейшая история, шаманство, ботаника и «разное» –

 

– Зачем?

 

Кольчем загадочен, и знать кое-что надо. Для подкрепленья смысла этнографии.

 

Моей, а не вообще –

 

– Моей в широком смысле...

 

Хотя бы этих дней, дней нежного апреля. И смысла моего Кольчема ненаглядного, который, вероятно, не случаен.

 

Тайфун –

 

– Табу на все...

 

На сопки, на тайгу. День слабо пожелтеет и уйдет –

 

– Как будто ничего не показавши...

 

Но где еще? Нигде, кроме Кольчема.

 

В моем блокноте много всякой всячины –

 

– Как кадры кинохроники...

 

И день не пропадет. Когда-то проявлю эту катушку пленки и стану смысл искать, если он тут присутствует.

 

Да, кадры? Кадры дня. Вот, например, с вороной. Пират бродит по отмели. Я чищу его снегом. И мягкие губы кулак теребят:

 

– Что у тебя для косматого?

 

И несет, и несет с Удыля. И свершается день незаметно. Я готовлю свечу на тот случай, если вновь не дадут электричество.

 

Свечи я экономлю. У меня тут еще есть светильник соляровый –

 

– Лампа...

 

Подрезаю фитиль. Масла в лампе порядочно. А ведь сколько я жгу –

 

– Все порядочно...

 

И кружка у меня лабораторная. И лампа Аладина – из пикнометра, то есть ее стекло – обрезанный пикнометр, а так она нормальная, с широким основаньем.

 

Но зажигать огни пока что рано. Где-то закат свершается. И тихий полумрак – еще часа на два. И кабинетик – еще часа на два в оцепененье.

 

Читать нельзя. Подбросишь кругляков –

 

– Следишь, как занимаются...

 

Порой мне удается, чтоб – только лишь они или стук ставень,

 

– Чтоб только сумрак длился в кабинетике...

 

Да, хорошо. А выйдешь на ступени:

 

– Несет от Удыля...

 

Пиратик, моя тень, берет печенье мягкими губами:

 

– А кто будет хвостом махать, косматый?

 

 

Пурга обычно к ночи утихает. И мутный свет луны присутствует неявно. Разве есть еще что-то, кроме хребтов за прерией,

 

– Кроме души, стоящей на ступеньках?

 

Свет так и не зажегся. Кормлю Пирата ужином:

 

– Ну и тень от хвоста –

При свече на печи...

 

Чем не стихи? Тоже кадр из блокнота. Проявлю –

 

– Возвращуся в бунгало...

 

Нежные числа апреля! Я их люблю, хотя бы потому, что все меня касается. Потом не успеваешь. Придут другие кадры –

 

– Перегонят...

 

Положим, коготки рододендрОна – не очень-то примета –

 

– Но с Амбы?

 

Но обещанье радости. Весны. Весны в Кольчеме – той, что ждешь давно безотносительно.

 

Весной ты вровень, каждая примета – еще отдельная:

 

– Апрель – весь обещанье...

 

А после что? Всегда перегоняет. Потом – не успеваешь все записывать.

 

Но этот мой апрель не где-то, а в Кольчеме. Причем – до навигации, практически до лета. В условиях приблИженных. Знакомое волненье:

 

– Посмотрим на Кольчем и на отшельника...

 

Пиратик, моя тень:

 

– Отвык без его морды...

 

Чуть пропадет куда-нибудь, тревожно на душе. Любимчик – так сказалось само, еще когда-то. Вот и сейчас –

 

– Волна горячей радости...

 

Задышит, вздернет нос:

 

– Ууу, я вернулся...

 

Возник у печки. Знает, что любимый. Башка с белой полоской и тряпочки ушей, всегда вперед загнутые. А лоб его – медвежий.

 

Обычно спит в сенях. Гремит оттуда миской. И очень чуток в смысле привидений. Найду его во тьме, чешу башку. А перестану –

 

– Трогает настойчивою лапой...

 

Тушу свечу, и мутный свет луны, как у Арсеньева, окошки озаряет:

 

– Да нет же...

 

Так слегка. Идет по окнам. Сначала – по удыльским, потом – и к огороду.

 

Удачная находка с кругляками? Так больше треска:

 

– Утром береста...

 

И Новый день? Возможно, такой же, как сегодня. Уже, впрочем, вчерашний, оставшийся в блокноте.