Течение Нижнего Амура. Повествование в стиле блюз. III.4. В концертной музыке

ВЛАДИСЛАВ ЗУБЕЦ
ЧАСТЬ III. НЕЖНЫЕ ЧИСЛА АПРЕЛЯ
III.4. В концертной музыке
Ростки предположений? Вчерашние к примеру. Охотно подчиняюсь, а то Ухта отрежет. Другую половину, пока еще доступную. Разлив тут, надо думать, не из малых.
Равнинная страна – удыльская, болотная. Закрытая со всех сторон горами –
– А уровень-то ниже ординара...
Конечно, все изменится. Кольчем недаром свайный.
И в магазинах придется на ходулях? Или на «черном челне»:
– По слегам и листвянкам...
Отшельник – на ходулях, задами огородов:
– А что, ей-богу, сделаю ходули!
И удивлю кольчемцев такой экстравагантностью? Возможно, и дед Пипка последует примеру. Тут нет противоречий:
– Деревяшки...
Тут неолит со времени Великого Дракона.
Ухта и так уже – изрядно подозрительна. Лед под водой. И могут быть промоины. А возле того берега – все время что-то мокло. Сейчас это – широкое разводье.
...Собаки встали. Думал, не пойдут. Но Волк – уже плывет. А мой Пиратик –
– Тот вечно свалится...
И раз уж делать нечего, тоже поплыл, вдруг ставши жутко толстым.
Рискну за ними, ладно. Наступая – в зеленые места, где лед материковый, и, шаг за шагом, развернув ботфорты –
– Хоть страх уже к подмышкам поднимается?
Но ветер славно так несется по долине! Летит и завывает, как в бутылке. И небо, как нарочно, отмыто для апреля, открыто для подобных приключений.
Луга нижнеамурские –
– Некошеные травы...
Я еле отыскал свою Амбу. Сейчас она гораздо дальше, чем в бинокле. И, кажется, вообще переместилась.
...Мы погружаемся в некошеное море. Трава и так высокая, а тут еще – на кочках. И волны желтые бегут от Удыля –
– Проносятся уже над головою...
Так что – по дну, петляя между кочками. АмфОры черные –
– Изящество амфОр...
И каждая с своим снопом осоки Шмидта. Разнообразье форм –
– Творение муссона...
Действительно творения муссона – так у Нечаева, профессора ботаники. Отнюдь не просто холмики –
– Живые организмы!
Растущие макушками и здесь – почти метровые.
И мы на дне их зоны:
– Наш путь по дну извилист...
Какой-то унизительный и крайне утомительный:
– Где видано, чтоб кочки обходить?!
Залезть, что ли, на мачту? Но кочки – не опора.
Ну влезть, конечно, можно –
– Если на двух соседних...
И будешь – чуть повыше их метелок. И волны золотые – у самого лица:
– Не горизонт, а волны океана...
Да, океанские, как кадр с плота Кон-Тики –
– Недаром поразивший весь мир необычайным...
Длиной волны и бальсовыми бревнами. Единственно, что небо не качается.
Но кочки – не опора. Вихляются и узкие. И мы опять на дне. И курс – только по солнцу. Я только отвожу скрещения метелок –
– Склонения, уклоны, выпрямленья...
...Мелькнет полоска тальника, и снова погружаемся:
– Вот уже третья зона с твореньями муссона?
Укачивает явно и никогда не кончится. И вместо горизонта –
– Круг синевы над нами...
И хочется опять залезть на мачту –
– Раздвинуть горизонт...
И волны золотые, как море спелой ржи, бегут от Удыля. Уносятся к Де-Кастри и снова набегают.
А бок Малой Амбы все же уже приблизился? Скольжу по льду протоки и радуюсь простору. Кольчем отсюда виден:
– Виден издали...
И Чайные, конечно, всегда недостижимые.
Однако впереди еще немало зон. И мы опять скрываемся под травами. И волны длинные проносятся над нами. И хочется опять вскарабкаться на мачту.
Пиратик подкатился, и Волчик догоняет. Звери напуганы. И я их понимаю:
– Уж если мне...
Мы огибаем ямы. Одну, по крайней мере, мы огибали дважды.
...Протоки, зоны кочек. Лед синий и зеленый. Вода и запятые растаявшего снега. Все это машинально –
– Я втянулся...
И мы уже идем – по ровной плоскости.
Ветер, наверно, взял несколько нот? Голосом скрипки, а может быть, флейты:
– По Удылю, по Удылю...
Голосом – прерий кольчемских.
Хорошие слова? Проходят и уносятся. Их ритм как волны трав:
– Препятствий не предвидится...
Лед синий и зеленый – с проталинами листьев, глядящих весело подледными глазами.
...Кольчем мой, развернувший крыш углы? Весенние дымки по огородам:
– Где озеро, вулканы...
Мои Амбы сместились и кажутся отсюда непомерными.
Я перестал раздражаться на кочки:
– Иду в концертной музыке...
Наверно, улыбаюсь? И лишь когда увязну в запятых, немного отвлекаюсь от концерта.
Похлопаю нагретый черный бок какой-нибудь особенно причудливой амфОры. И вновь слова –
– От Удыля к Де-Кастри...
Приходят и уносятся, как волны.
Я после проверял:
– Адажио, Рахманинов...
Конечно, я неточно – вроде блюза. Но там, на синих льдах с проталинами плетей, легко стать композитором. Слова, конечно, сами.
Но Волчик говорит, что надо отдохнуть. Пиратик –
– Тот вообще...
Пиджак только сухой? Висит каким-то ящиком над тонкими ногами. От прежднего – лишь хвост великолепный.
Досталось зверикам –
– Но все равно охотники!
Все время тычут ноздри между кочек, хоть тут не помышкуешь:
– Условия не те?
Конечно, отдохнуть бы не мешало.
Но не в воде небесной? Больше негде. Да и осталось-то всего одна протока. Над нами бок Амбы, таежная стена:
– Ребята, осторожно! Пират, не трогай шапки!
Однако потерял не только шапку. Хуже того:
– Блокнот?!
И руки затряслись. Скорей назад, в амфоры:
– Все эта группа скрипок...
И музыка мгновенно отключилась.
В блокноте весь отшельник и вся зима в Кольчеме:
– Держал же все в руках...
Наш след не сохранился? Материал первичный – теперь не восстановишь. Пропал блокнот в нижнеамурской прерии.
Впрочем, лежит как миленький? И я воспрянул духом:
– Теперь уж никогда!
И стану делать копию. Это урок разине. Тому, с плота Кон-Тики:
– Подумать только, с чем бы возвращался...
...Последняя вода, в которой не утонешь. Переношу вконец издохшегоПирата. И больше нет преград:
– Это Амба...
Куда влекло то жутью, то ожиданьем чуда.
Пожалуй, чудо первое, как я петлял по морю. А может быть, и вправду:
– Амба переползает?
Все как-то изменилось и сместилось:
– Пошли, Пират! А то там Волк волнуется...
Пролезли через тальник. Снег глубокий. Встречаемся – с обычными осинами. Немного дуба, кустики:
– Такое ли в бинокле?
Но все же лес. Щетина. И в общем – достиженье.
...Кулисы? Три хребта, сползающие к озеру:
– Большая, Средняя и Малая Амба...
НазвАлись сами? Так же, как и Чайные. Но тут уже без поиска, поскольку очевидно.
На карте, повторяю, это пятнышко. И никаких хребтов –
– Не выше трехсот метров?
И никаких чудес, за исключеньем – того, что я сижу здесь на валежине.
Теперь давай – про свежесть, тишину –
– Что все же лес...
Ведь сам сказал недавно? Как я привык с Кольчемом примиряться, но тут и вправду – тишина и свежесть.
Я шел примерно к «морде», опущенной в долину. Считал вполне возможным подняться по спине –
– Где небо сквозь щетину...
Но план не состоялся. У третьего горба сейчас мы, вероятно.
Легко летать с биноклем? Над нами снежный бок – сплошная шерсть тайги, где небо не светлеет:
– А сколько раз горбы скрывались тучами?
Классический пейзаж разнообразен.
Но Малая Амба не столь категорична:
– Особенно в хорошую погоду...
Полезу, раз уж здесь? Полезу в Поднебесье. Хотя бы для того, чтоб убедиться.
...Смотри и убеждайся – вот тут лежал сохатый. Там – бурундук, облаянный собаками:
– Только на что мне это...
Пусть лежал? Пускай облаяли – на то они охотники.
Огромные листвянки напАдали сюда:
– Сойдут за чудеса?
Их формы так ужасны! Ужасны тем, что трудно подниматься:
– Завалы и корчИ...
Тут был пожар со шквалом.
Это уже игра? Нарочно быстро все обвожу глазами и шапкой закрываю. И вспышки остаются, смывая примиренье –
– Сменяя приключением апатию?
Но это тут не все! Тут стройные кусты, которым мы обламываем ветки. Бьюсь об заклад, что пахнут –
– Как те, возле дуплянки?
Те – вездесущие, шаманские и бурые.
А в почках упакованы бутоны красноватые:
– Багульник, несомненно...
Хотя и не шаманский? Значит, был прав офицерик ревнивый, когда стюардесса крутила лицом.
Да, я дарил ей шаманский багульник –
– Все же багульник...
Но зря обещал? Зря про цветы:
– Богородец нашелся!
Тут настоящий, как будто бы «козий».
– У Удыля, у Удыля –
Сплошные стены багуля... Так медленно опять сцепляются слова? Собаки кверху ломятся прыжками:
– Слова и тут находятся?
Опять в концертной музыке:
– Два кобеля, два кобеля...
Вдруг Волчик взвыл и бросился ко мне. Я еле устоял:
– Какой-то незнакомый?
Взбесился, что ли? Нет, протягивает лапу. Загнал под коготь веточку и просит:
– Помоги...
С опаской выломал:
– Ну разве не общенье?
И снова скачет вверх мой Волк великолепный! ПризнАюсь, перетрусил –
– Ведь громадина...
Но умница какая:
– Солонцовский...
...Подъем, однако, чуть не вертикален. Деревья прижимаются к стене.
– Подтягиваюсь...
Лезу по завалу, ищу ногам опору, повисаю.
Куда-то выползли. Упали в снег и дышим:
– Найдет ли облако...
Мы, в самом деле, в облаке. Долина погрузилась, будто в пропасть. Мы на боку Амбы –
– Мы в Поднебесье...
И оба кобеля приткнулись головами:
– Я вижу только падшую березу...
Бесформенные стружки под стволом, который весь истыкан и источен.
Подъемчик, как на лифте? Торжественном и медленном? Подтянешься, найдешь ногам опору. И ищешь так, за что бы уцепиться:
– Вниз не гляди...
Там пропасть, там погибель.
Хоть и туман, а жарко. Закрыв глаза, я вижу:
– То синий пароход,
То золотые волны... А ветерок хребтины гремит листом о веточку. И запах настоящего багульника.
Вдруг Волчик встрепенулся и залаял. Но сверху никого. Лишь моха клок мотается:
– Только моха клок на сухой руке...
Рука корявая – рука падшей березы.
Стараясь не тревожить сон собак, разделся загорать:
– Даурские корявцы...
Ну и крюки! Вот крокодил, дракоша. А вот – медвежья морда:
– Да, многое попадало...
Понятно, отчего тут мода на севенов:
– Толстенные стволы висят над головою...
Тут ведьмы (по Арсеньеву) –
– Но что такое ведьмы?!
С обычными охотно и попрыгал бы.
Могли бы при костре:
– Лирические ведьмы...
Таких тут не бывает. Тут разные севены:
– Прообразы висят, торчат, валяются...
Урчат? Стучат листом – о веточку, сухую же.
Теперь забеспокоился Пиратик. Но снова засыпает, не глядя оценивши. Это ветер усилился. Не у нас, где-то рядом:
– Как пушистый фазан пролетает...
Ворон сверху взирает на нашу команду:
– Надо думать, питает надежду?
Да, с корявой корчи:
– Композиция...
Мы лежим, а он сверху питает.
Вот опять застучал лист о веточку:
– Это ветер хребтины...
Трещотка? Без нее тишина здесь неполная. Что-то нужно, хоть скрипы и трески.
Я под охраной двух носов? Солнце горячее, хоть и туман, может, всегда пребывающий в шерсти:
– Шерсти Амбы, ее бока...
Ведь это горная постройка средь долины –
– Любой ветерок оставляет в ней влагу...
Оттого и в бинокль тон кулис так небесен. Впрочем, лучше:
– Туманно-небесен...
Чаще, правда, кулисы за тучами. Если вверх по горбам –
– По второму и третьему...
Запредельное? В тучу – не проникнешь с биноклем. И, наверно, не надо:
– Пока что...
Ждал чудес? Тех, что ждал, не дождался. Но торжественный лифт –
– Но фазан...
Да и прерия? Тут категории. К ним не знаешь и как подступиться.
Примирись! Ты вблизи Запредельного. Ворон сверху взирает –
– Он мудрый...
Он питает надежду, что свалимся, когда будем спускаться на лифте.
Нет, мы вверх! По лощине, зигзагами. Складкой шкуры Амбы –
– Не бросаясь на стенку...
Разве только, где надо? И то – это страшно не мне, а собакам.
Бок Амбы –
– Бок штриховки по ватману...
Ведь деревья прижаты к обрыву? И апрель здесь не властен:
– Снега...
И туманная пропасть долины.
Снег, колючий татарник и гарь. Что-то даже из зонтичных, но сухих, прошлогодних. Все вообще здесь торчит, еле держится:
– Шелестят все дубовые листья...
Ветер здесь не скрывает намерений:
– Только спичку...
Подумать нельзя? Шквал огня –
– Ниже всюду следы...
Ну а здесь облака не пустили.
Близко гребень, раз небо светлеет:
– Мы на спине Амбы, что несомненно...
Вот только бы дыханье успокоить? Дать отдохнуть глазам от ватмана с штриховкой.
И, знаете, возможно, что Амба подставила свой бок не самый легкий. Нам бы лощинками, и не было б кошмаров:
– Чертова лестница...
Вот ворон удивлялся.
Манера лезть на стенку? За мной такое числится. Не впрок уроки Аури –
– И прочая, и прочая...
Максимализм, упрямство в ожиданьях. Но и Кольчем упрям и убедителен.
...Унял дыханье, вылез на хребтину. И, наконец, могу:
– Что там, за ней?
Вниз – ярусы и ярусы. Там голубой провал. И Средняя Амба за тучами темнеет.
Зато путь по хребтине такой, как и в бинокле:
– Гигантскими шагами по горбам?
Вниз – голубые пропасти с макушками деревьев. И больше ничего по обе стороны.
В общем Небесность. Только вот –
– Она не очень главная...
Главное – ветки, камень? И что ты над деревьями:
– Идти легко по лезвию хребтины...
Тут тоже свои волны и тоже – к Поднебесью.
Камень кусками. В суглинке, довольно-таки тощем:
– Выветриванье...
Ниже трещин меньше? А к глубине исчезнут –
– Там монолит Амбы...
Ее ядро, базальт несокрушимый.
Какое там – хребтина? Конечно, останец:
– Все в глину превратится...
Я знаю эту формулу! И знаю также то, что и долины не было. Сравнительно недавно – только горы.
Миг времени –
– Тропинка по хребтине...
Ее волна? На пике снова яма, которую уже нельзя не замечать:
– На дне следы костра...
Обложена камнями.
Я отгонял – старался отогнать какую-нибудь связь с людьми на Поднебесье. Но тут уж не отгонишь –
– Поскольку этнография?
Дерсу и неолит, заоблачные горы.
Над ямой палки – к дереву привязаны. И поперечины – сучками этих палок:
– Клади корье...
Ночлег? Экран наклонный и крыша над костром:
– Сиди и слушай ветер...
Я сам сидел когда-то, в какой-то другой жизни? С другим лицом –
– Но все-таки с блокнотом?
Блокнот неолитический. Я знаю, что в нем было:
– «Опять застучал лист о веточку»...
Да, яма, этнография:
– Да, ветровой экран...
Тут можно повстречать группу севенов –
– Или бандитов...
Выстрел? Причем где-то поблизости. Наверно, браконьер, а я – свидетель.
Но псы спокойны. Снова тишина –
– Теперь и самолета не услышишь...
Аэропорт закрыт – грунтовка ВПП. Сомнительно вообще, что где-то Богородское.
Сижу, хотя с меня довольно бы чудес –
– Хотя и в середине приключенья...
И ветер завывает над нашей этнографией. Псы улеглись –
– Наверно, так тут надо...
Однако еще выстрел? Нет, я не испугался. И выстрел много дальше, чем тот первый. Но у меня закралось подозренье – закралось и из ямы выгоняет.
Конечно, ерунда! Но подозренье в том, что Малая Амба лишь притворилась камнем:
– И нечего тут шляться?
Оно и в самом деле – хребтине нет конца:
– Тропинка в Поднебесье...
Приду куда-нибудь к Амурскому обрыву –
– Разрушу изолят иными настроеньями...
Кроме того, и к ночи не вернешься:
– За мной, зверье!
Свергаюсь по хребтине.
Всего-то два горба? И то, что из Кольчема нам представлялось головой Амбы, на самом деле остров. Отторженец, достойный, чтоб пробыть на нем хотя бы день кольчемский.
Коса его, конечно, к Удылю. Нам вниз – сквозь багулей высокие кусты. Где в каждой почке – красные бутоны. И веточки как пальцы пианиста.
Летим и ломимся сквозь стены багуля:
– Зверье учует, ежели берлога...
По пояс жаркий снег. Багульник несравненный – бьет током по рецепторам душевным.
Последняя площадка. Последняя кайма. Чащоба. Снег глубокий, от неба ярко-синий. Туман остался выше. Где –
– Нам уже не видно...
В блокноте разве что. Потом перечитаю.
Остановлюсь пока, ради багульника –
– Ведь у меня в Кольчеме лишь болотный...
А этот зацветет по-лейтенантски! Его очарование другое.
По всей Амбе? И даже очень скоро. И если не отрежет половодьем, приду –
– Хоть на ходулях...
Чтобы свою Амбу украсить этим розовым цветеньем.
Пока букет из веток выразительных:
– Как пальцы пианиста...
Горстью вверх? И почки – упаковка. Дальневосточный запах ударит по рецепторам – еще в момент отлома.
Да, запах несравненный. Теперь скажу:
– Смолистый...
Ибо уже пытался с чем-то сравнивать:
– Все мало и напрасно?
Вдыхай и убеждайся, что кислота тебя уже не тронет.
Еще розы-ругозы, то есть ягоды –
– ДовЕдены зимой до самой витаминности...
И веточки ольхи – тоже в момент отлома? Да, я опять о том –
– Куда забросило...
Но с плоскости мне виден вход в Удыль. Я бы сказал сейчас:
– Вот авандельта...
Хоть знаю, что все наоборот. Ухта там вытекает, а вовсе не втекает.
Каемка тальника – те острова миражные? Мои Амбы размыты, но есть им продолженья –
– В хребтах за Удылем...
В каких лишь, неизвестно. А с плоскости, конечно, сейчас не разобраться.
Иная точка зренья? На луга. На мой Кольчем, который где-то сбоку:
– И Чайные не так...
Масштабы изменились? Да и Ухта сейчас – гораздо ближе.
Феномен сей превыше пониманья! Багульник отвлекает –
– Ольха напоминает...
А тут еще и вихрь вдруг налетает! Все сгинуло в валькириях снежинок.
Теряю направление, но минутно. Уносится туда –
– К Новому Быту.
И вновь на плоскости сияния туманные. Может, намек, чтоб наконец убрался.
Действительно пора. Остатки возбужденья:
– Хоть бы сухарь...
Но все отдал собакам. Еще там, на горбе, где выстрелы и яма. Собаки не вникают в этнографию.
Мы мчимся напрямик, без тени колебаний:
– Прошло ошеломленье от экзотики...
От череды чудес? Чудес нежданных. А согласитесь, что какие-то являлись.
Я лезу напролом. Возможно, от усталости. А может, степень риска уже собой измерена. Но все-таки опять в концертной музыке –
– И все-таки опять с плота Кон-Тики...
А льды проток? Зеленые и синие –
– Но разве в том их цвет...
На флюорит похоже? Стеклянный блеск неявных переходов. Шагреневый рельеф. Почти под микроскопом.
Но это тем, кто знает минералы. И то лишь приблизительно –
– Без цифровых констант...
Так не обрадуешься веточке ольхи. Проталине в протоке –
– Туда, к подледным плЕтям...
В музее Айвазовского (который в Феодосии) в последней комнате есть незаметный лист. С цитатой из Волошина про волны Коктебеля. Я не запомнил точно. Про изумруд и мрамор.
Да, тоже минералы, но лучших сочетаний таких обычных слов про волны я не знаю:
– Поэзия в листе...
По-моему, сильнее марин всего музея. Сейчас –
– На льдах протоки...
С шуршанием гоняю пузыри, скольжу над стрелолистами –
– Ведь это стрелолисты?
Да, тоже черноземность – осины, стрелолисты. И тот овсец, конечно, с руками и летучками.
Понятно, почему так храбро шел по льдам. Цвет беспокоит и –
– Назвать необходимо...
Еще хватает сил заметить флюоритность? Но и невольно ищешь некий баланс экзотике.
А горизонт опять как с палубы Кон-Тики –
– Дотаивают в кочках запятые...
Не завтра, но, конечно, уже скоро – увидеть это будет невозможно.
Я часто умываю лицо небесным фирном. Из нас один лишь Волк неутомим. Он явно раздражается на то, как мы плетемся. Давно бы был в Кольчеме, но нас не покидает.
Пиратик иногда бросается за Волчиком. И мне тревожно, если его хвост –
– Не реет в спелой ржи?
Хвост черный, с белой кисточкой. Его великолепный – и пышный, и победный.
...К Ухте выходим выше Поворотного. Кругом вода –
– Приткнулись к стогу сена...
Собрать остаток сил? Пиратик спал с лица. Лежит совсем безвольно, штаны свесивши в воду.
Ем снежную икру:
– День-то какой кончается?
Хоть небо не такое уже синее. Ем комья снега – в сене оплывающем, хоть и слабее радуги в икринках.
Ладно, последний рывок:
– Ты молодец, Пиратик!
Полоска тальника. И по Ухте –
– До дома...
Надеясь безрассудно, что под водою лед, надежная плита затопленного зимника.
...К чему оскорблять колбасу нарезаньем? Пиратик уже спит, уткнувшись носом в шлепанец. Сую ему за щеку бутерброд и выпиваю рюмочку портвейна.
Продолжение (Глава III.5.): https://lit-salon.ru/proza/techenie-nizhnego-amura-povestvovanie-v-stile-blyuz-iii-5-2804.html
Общее оглавление: https://lit-salon.ru/proza/techenie-nizhnego-amura-interaktivnoe-oglavlenie-4863.html