Чёрный бог

Вечер развернул углами дум бессонных эрмитаж,

словно в мыльной теледраме слез выдавливая блажь.

Сердце одиноко стынет, и не в «ящике» – во мне.

В человеческой пустыне как на каменной луне.

Задыхается от стона, извивается «звезда».

Супер-запада Мадонна белозуба и пуста.

То сквозь слезы улыбаясь, то лукаво пряча взгляд,

чувством публики играя, слов вымучивает ряд,

источая сладострастный яд обид,

слово лишь – и вот уж ненависть горит.

Виртуальною тропою в место, где мой враг стоит,

память алою дырою в мертво-белый лес стремит.

И плывёт над головою алый диск,

и струною сердце ноет – жухлый лист.

Тяжко духу: тянет тело, от земли не оторвать.

Надо, как бы не хотелось, надо, надо вспоминать:

где поступок ты посеял, где привычку приобрел,

что с характером ты сделал, что к такой судьбе привёл.

Отчего ж так пламенеет боль обид,

и закат багровой горечью горит!

Звон ассоциаций ближе, в страхе стынет чуткий нерв.

Разливает пену-жижу кем-то брошенный карьер.

А над самой головою алый диск,

а над пепельной травою жжёный лист.

Я вступаю в Черный город, в дум невыдуманный ад.

К месту главного позора душу я привёл назад.

И уже над головою протрубил

цельбоносною трубой Рафаил.

Здесь в сплетеньях виадуков бьётся ворона лишь крик,

здесь тоску багровой муки сплел паук – мой ум-двойник.

И подбрасывает в пламя боль обид

и выплёскивает ненависть в зенит.

Вон, за первым поворотом, ухмыляясь, он стоит

идолом-мордоворотом: мышцы, челюсть – как гранит.

Не робеет зачинатель гневных ссор.

Ну-ка, выведи такого на позор?!

Вывожу. Шипит лукавый, извивается как змей.

Крест творю рукою правой и слабеет ум-злодей.

Тут, набравшись силы-воли в Небо я кричу, когда

сотворил я беззаконье и… - растаял без следа

мной владевший безраздельно самоумья чёрный бог,

и впервые с умиленьем в сердце хлынул слёз поток.

И с земли впервые чистым я восстал,

и к Пречистой Девы образу припал.