+3

Леонида Богомолова Лена-Кот

Театр моды "Швейка". Проект, для которого автор пишет сценарии и шьёт платья.

Моя проза - женская. Потому что я не мужчина, иначе моя проза была бы мужской. То, что я пишу, иногда называют рождественскими сказками. На самом деле это круглогодичные сказки. Для чего я пишу? Ни для чего, просто хочется. Мои сочинения - плохие. Но, если они плохие, значит, мне не нужно писать? Может быть, это болезнь, графозависимость, не стану отрицать. Поэтому, возможно, я говорила комплименты пишущим людям незаслуженно. Сегодня я не буду расстраивать кого-то, завтра не будут расстраивать меня. О похожих сочинениях говорят с брезгливостью: "Я не читаю ТАКОЕ". На самом деле, по-моему, каждый человек хотя бы иногда читает ТАКОЕ. Все мы родом из "Санта-Барбары". Я первая полила грязью то, что я пишу. Уже не страшно, если так сделают другие. А теперь - читайте сами.

- Фима, зачем ты взял новый пакетик чая?
- На старом уже ниточка оборвалась.
- А что такое, рук нету пришить?

Александр Грин

Алые паруса

Грэй побывал в трех лавках, придавая особенное значение точности выбора, так как мысленно видел уже нужный цвет и оттенок. В двух первых лавках ему показали шелка базарных цветов, предназначенные удовлетворить незатейливое тщеславие; в третьей он нашел образцы сложных эффектов. Хозяин лавки радостно суетился, выкладывая залежавшиеся материи, но Грэй был серьезен, как анатом. Он терпеливо разбирал свертки, откладывал, сдвигал, развертывал и смотрел на свет такое множество алых полос, что прилавок, заваленный ими, казалось, вспыхнет. На носок сапога Грэя легла пурпурная волна; на его руках и лице блестел розовый отсвет. Роясь в легком сопротивлении шелка, он различал цвета: красный, бледный розовый и розовый темный, густые закипи вишневых, оранжевых и мрачно-рыжих тонов; здесь были оттенки всех сил и значений, различные – в своем мнимом родстве, подобно словам: «очаровательно» – «прекрасно» – «великолепно» – «совершенно»; в складках таились намеки, недоступные языку зрения, но истинный алый цвет долго не представлялся глазам нашего капитана; что приносил лавочник, было хорошо, но не вызывало ясного и твердого «да». Наконец, один цвет привлек обезоруженное внимание покупателя; он сел в кресло к окну, вытянул из шумного шелка длинный конец, бросил его на колени и, развалясь, с трубкой в зубах, стал созерцательно неподвижен.

Этот совершенно чистый, как алая утренняя струя, полный благородного веселья и царственности цвет являлся именно тем гордым цветом, какой разыскивал Грэй. В нем не было смешанных оттенков огня, лепестков мака, игры фиолетовых или лиловых намеков; не было также ни синевы, ни тени – ничего, что вызывает сомнение. Он рдел, как улыбка, прелестью духовного отражения. Грэй так задумался, что позабыл о хозяине, ожидавшем за его спиной с напряжением охотничьей собаки, сделавшей стойку. Устав ждать, торговец напомнил о себе треском оторванного куска материи.

– Довольно образцов, – сказал Грэй, вставая, – этот шелк я беру.

– Весь кусок? – почтительно сомневаясь, спросил торговец. Но Грэй молча смотрел ему в лоб, отчего хозяин лавки сделался немного развязнее. – В таком случае, сколько метров?

Грэй кивнул, приглашая повременить, и высчитал карандашом на бумаге требуемое количество.

– Две тысячи метров. – Он с сомнением осмотрел полки. – Да, не более двух тысяч метров.

– Две? – сказал хозяин, судорожно подскакивая, как пружинный. – Тысячи? Метров? Прошу вас сесть, капитан. Не желаете ли взглянуть, капитан, образцы новых материй? Как вам будет угодно. Вот спички, вот прекрасный табак; прошу вас. Две тысячи… две тысячи по. – Он сказал цену, имеющую такое же отношение к настоящей, как клятва к простому «да», но Грэй был доволен, так как не хотел ни в чем торговаться. – Удивительный, наилучший шелк, – продолжал лавочник, – товар вне сравнения, только у меня найдете такой.

Александр Блок

Молитвы

Сторожим у входа в терем,

Верные рабы.

Страстно верим, выси мерим,

Вечно ждем трубы.

Вечно – завтра. У решетки

Каждый день и час

Славословит голос четкий

Одного из нас.

Воздух полон воздыханий,

Грозовых надежд.

Высь горит от несмыканий

Воспаленных вежд.

Ангел розовый укажет,

Скажет: «Вот она:

Бисер нижет, в нити вяжет –

Вечная Весна».

В светлый миг услышим звуки

Отходящих бурь.

Молча свяжем вместе руки,

Отлетим в лазурь.

1904

Георгий Шенгели

Худенькие пальцы нижут бисер, –

Голубой, серебряный, лимонный;

И на желтой замше возникают

Лилии, кораблик и турчанка.

Отвердел и веским стал мешочек,

Английская вдернута бечевка;

Загорелым табаком наполнить, –

И какой ласкающий подарок!

Но вручен он никому не будет:

Друга нет у старой институтки;

И в глазах, от напряженья красных,

Тихие слезинки набегают.

И кисет хоронится в шкатулку,

Где другие дремлют вышиванья,

Где отцовский орден и гравюра:

Кудри, плащ и тонкий росчерк: Байрон.

1919

Вероника Долина

Рукоделье-плетенье – отрада,

Потемнело твое колдовство.

Кружевниц дорогого разряда

Не осталось почти никого.

Поварихи, ткачихи, товарки,

Покажите природный талант:

Напишите-ка вы без помарки

Хоть один путеводный диктант.

Я скажу своему отраженью:

«Замолчи ты, проклятое, цыц!»

Не поддаться головокруженью —

Вот оно, ремесло кружевниц.

А зима, или влажное лето,

Или тихий канун Рождества —

Кружевнице не дорого это,

У нее на руках кружева.

Александр Блок

Роза и Крест

Гаэтан

Так она - не дочь

Граллона старого?

Бертран

Все это сказки!

Не короля, а дочь простой швеи

Из Толозанских Мук.

Гаэтан

Простой швеи!

И старика, однако, погубила!

Марина Цветаева

Приключение

А Н Р И

(над платьями)

Одно - цвета месяца,

Другое - цвета зари!

Х О З Я Й К А

(продолжая)

Косынки! Мантилий!

А Н Р И

Ваш подарок - блестящ.

Одно позабыли вы:

Цвета Времени - Плащ.