Живой

ЖИВОЙ Лошадь бежала рысцой, телега прыгала на ухабах. Николай сидел, свесив назад ноги, и махал провожающим фуражкой. Рядом с ним на телеге подпрыгивал вещевой мешок, его солдатское снаряжение, Николай видел в толпе Марию, её рассыпанные по плечам волосы. Она рвалась, но толпа не пускала её, Мария не кричала, не плакала, а только изо всех сил старалась вырваться из цепких рук бородатого колхозного кузнеца Степана. Николаю хотелось соскочить с телеги, подбежать к Марии и целовать, целовать её губы, щеки, лоб, растрепавшиеся волосы. Другая силе не менее властная, чем любовь, удерживала его. Конюх Пантелей подгонял лошадь и все время приговаривал: - Торопись, милая, торопись. Бойца везем. На фронт ему нужно, на фронт! - когда он произносил слово фронт, голос надламывался, настраивался на высокую ноту, и получалось что-то подобное крику. Телега прогромыхала по мостику, выстланному из неотесанных бревен, и скрылась за молодой березовой рощицей. Толпа провожающих распалась. Все забыли о Марии, и она стояла тихая и безмолвная посреди дороги. Потом вдруг встрепенулась, вскрикнула и бросилась вперед, в еще неулегшуюся от телеги пыль. Бежала, тяжело дыша, полусогнув свои сильные загорелые руки. За речкой остановилась, жадно вглядываясь в даль. Телеги не было видно. Прижав к высокой груди руки, тяжело ступая, Мария сошла с дороги. Упала навзничь в густую траву на отлогом берегу речки и зарыдала громко, по-бабьи с причитаниями: - Коля, Коленька! Любимый мой! Ведь ты вернешься живой, и мы справим свадьбу шумную весёлую, - скажет она и снова из её груди вырвется плачь, судорожно задрожат плечи. Вдоволь наплакавшись, затихла Мария и уставшая ещё долго лежала нешевелясь. Тихо несёт свои чистые прохладные воды Покша, ловит своей зеркальной гладью солнечные лучи. Едва ощутимый ветерок колышет листву на прибрежных молодых деревцах. Листья шелестят, и Мария слышит в их шелесте голос Николая. Она вскакивает, подбегает к березе, обнимает её тонкий ствол и зовет к себе Николая. Когда солнце повисло на острых вершинах елей медвежьей рамени, Мария пошла в деревню. Тревожная и мучительно долгая ночь. Мечется, никак не может уснуть Мария: то телега пылит у неё перед глазами, то видит, как бегут они с Николаем по усыпанному цветами лугу. Вдруг встаёт перед ней горбоносая колдунья, хватает одной рукой за горло, а другой пихает в её васильковые глаза пучки жёлтых горько пахнущих цветов. Мария отталкивает старуху от себя и громко, громко, чтобы всей округе было слышно, кричит: - Врёшь ты всё, врешь, ведьма! Никогда не изменим мы друг другу! - Машенька, Маша! Что с тобой? - трясет за плечо сестра. Мария просыпается, притягивает к себе Августу. Долго шепчутся сестры на сокровенные темы, Утром зашёл Пантелей, у порога серый, выгоревший на солнце картуз, перекрестился на образе и, подозвав к себе Марию, жарко зашептал ей на ухо: Приехали мы, значит, в город и сразу к военкомату. Там уже собрались все, и машины стоят. Ну, Николая сразу подозвал к себе офицер, расспросил, записал что-то в блокнот. И не успел Коля от офицера отойти - вышел из военкомата другой и что было мочи в его глотке, крикнул: "По машинааам!" Подбежал Коля ко мне, руку мою жмёт и просит зайти к вам. Скажи, говорит, Машеньке, что не было времени написать ей, и, что напишет сразу же, как свободная минута выпадет. Прижал меня к себе, да так, что и теперь кости болят, схватил мешок и побежал к машине. А уж это с машины крикнул: "Передай ей, что вернусь скоро". Затаив дыхание слушает Мария Пантелея, а когда он заканчивает свою речь, так и не сказав, что-то очень важное для неё, смахнув с глаз набежавшие слезинки, спросила: И больше ничего не просил передать? Вроде бы ничего, доченька. Да, ведь, я и запамятовать мог, - отвечает дед и, натягивает на седую голову картуз, собирается уходить. - Вот, старый хрен! - бьет себя по лбу Пантелей. - Так и есть запамятовал. Ещё говорил он, что любит тебя, просил ждать, а когда, говорит, вернусь, поженимся. Сразу посветлели глаза Марии, на уголках губ заискрилась едва заметная улыбка. Жарко печет солнце. Пот течет по лицу, рукам, спине, легкое ситцевое платьишко прилипло к телу, сковывает движение, ж-ж-ши, ж-жи-ши-и подрезает коса высокую густую траву. Скошенная трава ложится ровным валком, тянется за Марией. Из-под самой косы, выскакивают кузнечики, выпархивают спрятавшиеся от солнца птички. - Ау-у, Маша-а-аI - кричат сзади бабы.- Обедать! Маша останавливается, прячет под валком косу и идёт к рассевшимся в тени кустарника бабам. Хорошо посидеть с ними, послушать рассказы о том, что пишут мужья с фронта. Может быть и об Николае кто написал. С замирающий сердцем слушает она, как бабы читают друг другу письма. Стряхиваются в ладонь последние крошки хлеба, допиваются последние глотки холодного, как лед, кваса, одна за другой встают бабы, поднимается и Мария, так и не услышав ни слова о любимом. А сердце болит. Тревожится девушка: "уж не случилось ли что; месяц прошел, как уехал Николай, а письма все нет. А вдруг убили?!” впивается в мозг мысль. "Нет, нет! Живой он, живой, просто нет времени написать. Ведь, передал же он с Пантелеем, что напишет сразу же как свободная минута выпадет" успокаивает она себя, умывается холодной родниковой водой из ключа и снова берется за косу. Машет ей, пока снова не окликнут кто. девчушка. Обрывается все внутри от такого крика. - Ма-ма-а! Ма-мань-ка-а! - заливаясь слезами, бежит по дороге Катюха-а! Твоя Танюшка бежит! - кричат бабы ушедшей к ручью молодой женщине. Танюшку окружили, склонились над ней, ждут, смотрят, как копается она в обуви, вытаскивает смятый конверт и протягивает его матери. Та смотрит на незнакомый почерк, боится распечатать письмо. Похоронная, - с каким-то глухим испугом выдавила Катюха, взяла на руки дочь, прижала её к груди и пошла, пошатываясь, к лесочку. Посудачили бабы, тихонько, для приличия, всплакнули в кулак и снова за работу. Горевать, слёзы лить некогда: сенокос ещё не закончен, а уже уборка на пятки наступает. Хоть и сумрачно в горнице, но белый треугольник письма сразу бросается в глаза. Мария берет письмо, выскакивает в сени, чуть не сбив с ног мать. Что ты носишься, как оглашенная? Куда побежала? Ужинать скоро будем - Мария подбегает к матери, обвивается вокруг шеи, целует в изрезанный морщинами лоб. Письмо получила от Коленьки. - говорит она матери и выскакивает на улицу. Анна Михайловна смотрит вслед убегающей к речке дочери и улыбается: "спать спокойно будет". Тихая июльская ночь. Отщебетали, уснули уставшие за день птицы. Уснули вслед за погасшей вечерней зарей, а новая утренняя заря уже нарождается на севере, предупреждает птиц о скором пробуждении. Мария лежит на берегу, заложив за голову руки. На груди покоится письмо от любимого. Широко открытый взгляд устремлен в небо. На его зеленоватой голубизне, как на экране просматривается последний вечер проведённый с Николаем: вот бегут они извилистой тропинкой вдоль реки. Николай останавливается, поправляет сбившуюся туфлю. Снова бежит, догоняет Машу, подхватывает ее на руки и кружится. Весело. Смеются оба. А здесь, на этом же самом месте, сидела она тогда с Николаем, швыряли в речку, набранную у воды гальку. Здесь сделал Николай ей предложение, и договорились о предстоящей свадьбе. Веселые, радостные бежали на зорьке домой. Утром страшная и грозная "война" потрясло деревню, больно резануло по сердцу девушки. Вечером провожали Николая на фронт. Снова запылила перед глазами телега Пантелея. Мурашки пробежали по телу, зябко повела Мария плечами, взяла письмо, перечитала дорогие сердцу строчки и радостная откинулась на землю. Рассветная полоса растёт, меняется цвет её. Из светлого переходит в бледно-розовый, а потом вдруг багровеет, выкатывается жарким диском над тёмной зеленью леса. Тёплые лучи осторожно касаются всего земного, упираются в откровенные кругляши Марьиных глаз, отражаются в их зеркальной чистоте и, оставив крупинки веснушек вокруг зрачков, устремляются дальше, в жизнь, пробуждающуюся на остывшей за ночь земле. Соловей в прибрежной роще прокашлялся, рассыпался звонкой трелью. Ему отозвался второй, третий и вся роща защебетала, засвистала. Утро пришло на землю с новыми песнями птиц. Слушает Мария природу и никак не может уложиться в её голове, что где-то идет война, страшное месиво смертей, жизней и крови. И там в этом пекле её Николай. Прошло лето. Незаметно, крадучись подползла к деревне зима. Радостными были дни у Марии, когда она получала письма. А они приходили редко. Ложась спать, Мария каждый раз, совала под подушку руку и, убедившись, что письма на месте, спокойно засыпала. Вьюжит, чертыхается в дощатом заборе ветер. Завывает в печной трубе, стучит обледенелыми ветвями берёзы в стёкла. Маше кажется, что Николай стучит в окно. Она откладывает в сторону вязанья, прислушивается. Нет - показалось, сколько раз ветер будил её среди ночи. Выбежит Мария в сени. Коля! Это ты? - спросит тихо, чтобы не услышали домашние, и стоит, прислушивается, ждёт ответа, коченеет на морозе. Зайдёт в избу, оденется потеплее, возьмёт письмо Николая, выйдет в сени, отыщет припрятанный в углу огарок свечи, зажжёт его и читает, перечитывает дорогие строчки. До поздней ночи не ложится Мария, вяжет тёплые носки для Николая. До утра просидела бы, да сестра не дала, насильно уложила её в постель. Уже лежа в постели, долго не могла уснуть Мария, ворочалась, а потом кошмарные сны. Снова старуха душила за горло, пихала в глаза цветы измены, разлуки - цветы желтые. Утром Мария разгребала дорожки вокруг дома, подъехал Пантелей, остановился около неё. Бог помочь, красавица! - приветствовал он, притрагиваясь к шапке. - Поехал за почтой, письмо тебе привезу от любимого. Правда?! - радостно спрашивает Мария, подбегает к Пантелею, -Привезёшь - расцелую! Привезу, обязательно привезу, красавица. Н-но, милая, поехали! - Пантелей хлещет кнутом воздух. Старик не ошибся, привёз ей письмо. Чужой казённый почерк удивил его и испугал. Защемило стариковское сердце, почуяло что-то неладное. Он знал, что хранится в этом конверте и никак не мог сообразить, как будет подавать письмо Марие. Приходила в голову мысль бросить письмо, чтобы никогда Машенька не узнала о случившемся. Но другой, внутренний голос подсказывал: нельзя бросать, лучше пусть сразу узнает правду. Подъехав к дому Муретовых, старик остановил лошадёнку и бодро зашагал по расчищенной утром дорожке. Вошёл на крыльцо, открыл дверь, жалобно заскрипела она. От этого скрипа оборвалось всё в старой груди Пантелея, опустились, задрожали руки, выпустили голубой конверт. Быстро захлопнув дверь, Пантелей побежал к саням, ввалился в них и заторопил свою "милую". Признаться, он боялся приносить такие письма. По-разному встречали известия о смерти жители: кто сразу же заливался слезами, кто молча опускался на скамейку у стены и сверлил его злым взглядом, как бы обвиняя в случившемся. Старик понимал, чувствовал большую любовь Марии (да и каждый в деревне видел это) и поэтому испугался подать смерть в руки. Глубоко в снег проваливаются ноги. Мария спешит, падает, поднимается и снова идёт, тяжело дыша. Подходит к речке, опускается в снег и читает письмо. Скомкала ненавистную серенькую бумажку, швырнула её. Ветер подхватывает комочек и уносит с собой. - Врёте, Вы! Живой он, живой! Вернется скоро, и мы будем счастливы! Коля! Ведь, ты вернешься! - уже кричит Мария, прислушивается. У-усь, у-усь свистит ветер в прибрежном тальнике, а Марии, кажется, что эти Николай отвечает ей. - Слышите?! Слышите? Это его голос. Живой мой Коленька, живой! Совсем закоченевшая пришла Мария домой. Августа раздела её, помогла забраться на печку, открыла сундук, достала из-под одежды бутылку водка, ещё до войны была куплена, и почти силой влила водку сестре в рот. Неуемной волной радости вхлынуло в сердца людей известие о победе. Марию оно застало в поле. Сеяли. Девушка шагала широко по-мужски, придерживая одной рукой короб, второй швыряла зерно в черную землю. Васька Шилов, рыжий взъерошенный парнишка, подкатил к ним на новеньком польском велосипеде, отец ещё зимой привёз. - Победа! Победа! Наши победили! - орал он размахивая руками. Велосипед юлил под ним, потом вдруг переднее колесо подвернулось, и Васька ткнулся носом в землю. Все кто был на поле встали, как бы обдумывая, взвешивая слова, сказанные Васькой, потом засмеялись, заплакали, запрыгали, как мальчишки. "Смеются и плачут. Победа, а они плачут, вот чудаки", думает Васька, потирая ушибленный нос. В распахнутое окно потягивает ветерок, наносит запахи осени, срывает пожелтевшие листья с берёзы под окном и, они, плавно кружа, ложатся на землю. Солнце уже давно село, густые сумерки окутывают улицу. В комнате темно, но Мария не включает свет. Ей приятно посидеть в темноте, подышать сытым воздухом осени. Посеребренная сединой прядь волос спустилась на лоб. Шалунишка-ветер ворошит её. За деревней, у речки, заиграл баян. Робкий голос девушки повел мелодию. И вот второй более сильный голос взял, подхватил песню. Наглядись, зорька, в реченьку, Пока речка не вымерзла... "Это Танюшка Смирнова выводит. Вот и она провожает своего Эдика в армию. А помнит ли она, как прибежала на луг с похоронкой?" - Думает Мария. ...Ты, хорошая девушка, Наглядись на любимого: Скоро милому в армию. Скоро будешь одна... Песня растёт, ширится, наполняет своей мелодией округу. "Эх, девчонки, девчонки, вы своих женихов с песнями провожаете в армию, а мне и поглядеть-то на своего Коленьку не пришлось вдоволь. Мария подходит к столу, включает свет, достает из шкатулки письмо. Это последнее его письмо. "...Машенька, милая! Завтра в бой. Этот бой должен стать решающим. Как только выпадет свободное время, напишу ещё. Целую тебя крепко, крепко. Жди, милая, я скоро вернусь..." - "Скоро вернусь" Коля, Коленька! Родимый мой! Я жду тебя, жду. Приезжай скорее. - говорит Мария. Берёт ручку, и начинает писать письмо самому дорогому человеку. Она писала, а её глаза, то затягивались грустной пеленой, то улыбались, загорались искорками счастья. "...Коля! Родной! Двадцатый год пишу тебе письма, а та всё молчишь. Напиши мне, миленький, напиши..." Мария пишет, а за деревней уже родилась новая песня: ... Один раз нам судьба Этот выбор даёт, От повторного счастья не жди... Выводят девчата, сливают свои голоса с баяном. Песня доходит до самого сердца, глубоко залегает в душу. Близки, очень близки её слова Марии. Май-Август 1967 г.