После полудня

31.07.1987, Пятница, после полудня

 Об этих уроках в другой раз.

Цветами любоваться не грешно. Днём проходил мимо клумбы осенних цветов, и меня колыхнуло от этого прекрасного сбора.  

   Когда вступаю в энергетический поток, и волны его несут меня,  появляется ощущение, что я в истине, но поверка рассудком  возвращает в реальность.

 Вечером родители попросили подойти к ним, нужно было помочь вынести мебель. Отец собирается побелить зал.

 Зачастил к ним и не могу уже воспринимать с улыбкой их театр. Лошадь с перекошенным от глаза к подбородку ртом. Не рычит, а звенит голосом, ако лев, особливо после бражки. До бражки – вменяемый, разумный человек, после бражки – визгливая, тёмно – багровая, резкая и настырная сущность. А Куропатка хлопает крыльями, кудахчет, обозлённо двигается и взвинченно досадует. Не могу долго выдерживать эти сцены. Лошадь начинает куражиться, грызть удила, бить копытом, оскорблять, не замечая и не осознавая этого.  Два человека, не понимая друг друга, не понимая, что такое единство, живут в карикатурно - тяжёлой ситуации.  Гневаются и орут друг на друга. Несмотря на то, что Курица старается говорить спокойным голосом - она говорит  такие куриные вещи, что даже самая спокойная лошадь не выдержит. У меня нет терпения и юмора примирить их, у Веры есть.  Смотрит на них со стороны и простодушно смеётся, умеет посоветовать, как дочь.

 Люблю Веру за это и мне кажется, что только она одна обладает волшебным даром разговора с моими родителями. Жена моя изящна, балерина, византийские глаза, шьёт замечательно. Не скупа, не бранчлива. Вспоминаю это по ассоциации с родителями. В чужую жену Бог ложку мёда положил. Какие же мы, мужики, дураки, глазеющие по сторонам, забывая   и не открывая новые грани красоты собственных наших жён.

 От родителей ушёл и решил там не появляться несколько дней во избежание скандала. Речь их особенно абсурдна, её следует записать.

Нельзя, чтобы люди видели тебя в таком состоянии. Шёл в жутком настроении и, чтобы избежать встреч с людьми, пошёл лугом, затем вышел на Набережную. Мысли дёргались в голове, как зубная боль. И закат прекрасный, и воздух чудесный, чайки всплескивают воду, рыбы безмолвным плещущим серебром уходят в глубину. Это всё есть, всё отмечаешь про себя, но ничего тебе это не говорит. Живёт вне тебя.

 Великолепный ночной звёздный орган лягушек слушали с Верой летом, а сейчас увидел  птичий базар. Слёт воробьёв, на одном из островов Днепра. Вороны расхаживают, присматриваясь и прислушиваясь, о чём это воробьи поют, спорят, разговаривают. Потом ещё одна густая стая прилетела и уселась на кончиках ивовых кустов. Поднялся гвалт.  

 Влюблённые сидят на скамеечке, наблюдают. Правей меня  две скучающие девчонки вели свою игру с двумя мотоциклистами.

Моё сердце билось так возмущённо, вспоминая семейные сцены, что казалось, чугунные перила, на которые я облокотился, шатаются.

Солнце пустило по небу розовый луч, вонзая его, как нож, в ребристые облака.

Прохожу к спасательной станции. Здесь собираются наши городские    шахматисты. Посмотрев их игру, и, послушав психологическое словесное давление друг на друга, немного успокоился и побрёл дальше.

Дома пил чай, что меня окончательно уравновесило. Немного почитал и вечером пошёл с Людой гулять перед сном. Устал, да и беседа не клеилась. Меня подмывало – подмывало, и я не выдержал:

- Болтаю с тобой из вежливости. - Она сначала присела от смеха, а потом выдвинув кулак пнула так, что я чуть через ограду не перелетел. Спустя некоторое время, голос её потерял нотки писка, облагородился. Мы прошли к дому яблочный аллеей, я пожелал ей спокойной ночи.

Ночь была тёмно - густая, звёздная и ветреная.

У подъезда меня окликнул Бяша. Разговор с ним не получился, потому что я   думал о своём, сегодняшнем.

Приснилась мне телевизионная передача, где врач читал письма врачей, их жалобы на работу. Затем голос оказался не врача, а колхозника, тракториста,  рассказывающего о своих хлопотах.

Спал в прихожей. Разбудила меня тёща, собиравшаяся на работу.