Обидно из книги "Возвращение"

ОБИДНО

Зоя Владимировна, женщина лет сорока пяти, сидела в кресле, обтянутом розовым плюшем. Она старалась успокоить дочь, говорила, что еще не все потеряно, жизнь впереди, придет и к ней, Геле, счастье. Мысленно же она никак не могла понять, как это ее Гелюшка не могла ужиться с мужем, расчетливым и хозяйственным. Чтобы, казалось, еще надо для счастья? Хорошая квартира, обеспеченность родителей Владимира... И вот на тебе. Геля сидит против нее, трехлетняя Алёнка с интересом рассматривает красивые безделушки, любовно расставленные Зоей Владимировной рядом с зеркалом. А в прихожей, где в беспорядке валялась обувь, стояли Гелины чемоданы с пожитками.

Не она ли, Зоя Владимировна, вложила всю себя в то, чтобы Геля была счастлива, не испытывала ни в чем недостатка, она и жениха ей подыскала. Обидно, что дочь пошла не в неё.

Геля не слышала, о чем говорила мать. Она жила в мире воспоминаний. Память без труда восстанавливала всё до мельчайших подробностей.

Антон Селиверстов появился в отделе технолога в начале осени. Это был стройный юноша среднего роста, с голубыми, как апрельское небо глазами, над которыми поднимался высокий лоб.

Русые волосы вопреки моде были коротко подстрижены. Он, поздоровался, спросил, кто здесь главный, отдал ему направление.

Начальник отдела вышел из-за заваленного чертежами стола, подошел к свободному рабочему месту в углу комнаты и сказал:

- Вот здесь и будете творить, молодой человек. Потом он положил перед Антоном папку с документами и добавил: - Изучай, вникай, разбирайся, что будет непонятно, спроси любого, объяснят.

Стол Гели, студентки вечернего отделения политехнического института, стоял напротив новичка, и она с интересом смотрела, как Антон, не спеша лист за листом просматривал чертежи. Она вспомнила, как сама суетилась и волновалась первые дни.

Антон оказался человеком серьезным, но излишне молчаливым. Редко вступал в разговоры, даже когда все в отделе, горячо обсуждали прошедший футбольный матч.

А когда говорил, то казалось, очень тщательно подбирал слова. У Гели сложилось впечатление, что Антон сухарь и ничем, кроме работы, не интересуется.

Однако Антон, занимаясь работой, не забывал приглядываться к сослуживцам. Внимательно слушал их разговоры, отмечал про себя их страсти, и склонности. Особое внимание уделял Геле. Еще в первый день он увидел в ее глазах глубину. А то, что цвет волос удачно сочетался с цветом глаз, говорило о недурном вкусе. Привлекала внимание и ладно скроенная фигура девушки. Заметил Антон и то, что, когда в отделе заходят разговоры о тряпках и прочих житейских мелочах, Геля не молчит, но и не проявляет того азарта, как другие.

Однажды, стоя в очереди у раздевалки Дворца культуры, Геля увидела, что в фойе вошел Антон. Она махнула ему рукой. Он подошел.

- Вы тоже на концерт? Вот хорошо! А я думала, что никого из знакомых не встречу. Вставайте.

Геля пустила Антона впереди себя. Он помог ей раздеться. Пока шли в зал, Геля засыпала его вопросами:

- Вы любите эстраду? Кто вам больше всего нравится? Не поете ли сами?

На обилие её вопросов Антон отвечал односложно. В зале они расстались. Место у Антона оказалось на два ряда дальше. Условились встретиться после концерта.

Площадь перед Дворцом культуры и улица были белыми. Первый снег запорошил их, и они выглядели по-праздничному нарядными.

- Геля, вы никуда не спешите?

- Нет. Сегодня в институте занятий нет,- поспешно ответила девушка.

- Тогда погуляем? Я очень люблю снег. Они пошли в сквер. Удивительно тихо и безлюдно в нём. Легкие снежинки кружились в воздухе, ложились на непокрытую голову Антона, землю.

- Антон, вам понравился концерт? - Нарушила молчание Геля.

- Да. Есть голоса неплохие.

Потому, как он отвечал, Геля поняла, что Антон не боготворит эстраду.

- Признайтесь Вы не любите эстраду?

- Я больше люблю театр.

- Скажите, в чём же его преимущество?

Наши старики из отдела тоже преклоняются перед театром.

- Театр - это всегда раздумье. Поднятые актерами проблемы заставляют человека думать, искать пути решения жизненных вопросов. Об эстраде этого не скажешь.

-А я больше люблю эстраду.

- Пожалуйста. Но согласитесь со мной, что эстраду сегодня можно слушать и дома. Спектакль же надо смотреть.

Геля явно была недовольна взглядом Антона на эстраду. Снова была готова причислить его к сухарям. Даже подумалось: " Какой смысл бродить тут с ним. Всё равно ничего общего". Но, вечер был настолько хорош, что идти домой не хотелось.

- Что же вы ещё любите, кроме театра?

- Очень люблю литературу.

- Стихи? Прозу?

-Я не подразделяю литературу на эти категории. Любым хорошим произведением, независимо от жанра, зачитываюсь.

- Прочитайте что-нибудь?

Антон читал увлеченно. Читал. Поликарпова, Блока. Цветаеву... И Геля даже удивилась, что человек может столько помнить. Ещё больше ее удивило, то, что Антон никогда не заучивал стихи, а просто читал их, и лучшие из прочитанного запоминались сами собой. Порой запоминалось всего лишь несколько строк, но тех, в которых вся соль произведения...

В этот вечер Геля увидела другого Антона, не сухаря, а человека, внутренний мир которого был богат.

На следующий день в отделе заметили, что девушка смотрит на Антона Селиверстова нежным и проникновенным взглядом. А после работы не выпорхнула, как прежде, в коридор, оделась неспеша и вышла с Антоном.

Прогулки в посеребренном сквере стали ежедневными. Антон приходил к концу занятий в институт, встречать Гелю.

Геля стала приходить домой позднее, и Зоя Владимировна забеспокоилась, начала допытываться у дочери, где она задерживается,

- Гуляла.

- С кем? - Поинтересовалась мать. Уж, не с молодым ли человеком?

- Да мама, я вот уж месяц встречаюсь с Антоном...

Зою Владимировну обидело, что дочь скрыла свое знакомство.

- Так, значит, мать можно держать в неведении. Конечно, ты уже взрослая, тебе нет дела до того, как я тревожусь за тебя.

- Ну что ты, мамочка, как раз сегодня я и собиралась рассказать тебе об Антоне и, если хочешь, познакомить с ним.

При первом же разговоре с Антоном Зоя Владимировна постаралась узнать о нем все и разложила по полочкам все "за" и "против”. "Против" оказалось значительно больше. Где-то в деревне старушка-мать. Живёт в общежитии. Наверное, разгильдяй, только надел благочестивую маску. Образование не ахти. Учиться дальше пока не собирается, устал, видите ли, после техникума. Одним словом - не для Гели.

Дочери она этого не сказала, решила повременить, бог даст, обойдется - сами разойдутся. Ну а если что . . .

- Нет, нет, только через мой труп! Не хочу, чтобы моя дочь жила в нужде, - завизжала Зоя Владимировна, как только услышала о желании Антона и Гели вступить в брак. И не стесняясь в выражениях, выложила все "против" Антона.

Оскорбленный Антон ушёл. Геля пошла за ним, но Зоя Владимировна; как клещами вцепилась в нее - не пустила. Тут же упала в обморок. Геля бросилась за нашатырем.

Пришедшая в себя Зоя Владимировна усадила Гелю рядом с собой на диван и весь вечер в слезах упрашивала дочь ради неё, матери, отказаться от Антона. Геля пыталась возражать, но потоки слез усиливались, и Геля сдалась. Пообещала матери не встречаться больше с Антоном.

Жених для Гели, оказывается, давно уже был присмотрен, но Зоя Владимировна скрывала это от Гели считая, что еще рано ей думать о замужестве, а теперь она заспешила, засуетилась, Владимир стал входить в их дом. Радушно принимался Зоей Владимировной.

Антон несколько раз пытался поговорить с Гелей, но она убегала от него. Однажды он подошел к ее рабочему столу и молча посмотрел ей в глаза.

- Люблю, люблю, Антон! - сквозь слезы тихо сказала Геля, - но пойти против матери, обидеть её я не могу. Пойми ты.

Вскоре Антон рассчитался и уехал. Жить с Владимиром оказалось невыносимо трудно. Всё строилось на строгом расчете, приходилось отчитываться за каждую истраченную копейку. Он не спрашивал Гелю, что ее волнует, чем она живет. Говорил только о своей работе, о продвижении по служебной лестнице, да о ценах на различные товары.

За четыре года Геля не помнит случая, чтобы он ради внимания подарил что-то, принес цветы. А так хотелось внимания, ласки, тепла к себе. Ничего этого не было . Была ревность грубая, оскорбляющая. Геля пыталась расшевелить Владимира, вырвать его из стен квартиры, увести в театр. . . Это раздражало его.

Геля все чаще и чаще вспоминала Антона. Тоска все больше и больше овладевала ею, даже Алёнка, единственная отрада, не могла заглушить боль. Хотелось любить, быть любимой сегодня сейчас, а не ждать, когда слюбится! Да и слюбится ли?...

- Гелюшка! Может, подумаешь, вернешься! - оборвала ее мысли Зоя Владимировна.

Геля, закусив губы, молчала, хотя проклятия давно уже были готовы сорваться с языка, но снова, как и несколько лет назад жаль обижать мать, и, чтобы не закричать, она выскочила в коридор, уткнулась лбом в холодную стенку и заплакала громко, навзрыд. Обидно было, что она не способна постоять за себя, за свое счастье. Ох, как обидно!