ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ И НЕ ТОЛЬКО. Гл. 15-я повести "ПЕРЕКРЁСТКИ"

Глава пятнадцатая. ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ И НЕ ТОЛЬКО

Наташа встретила мужа очень любезно. Полковник был взволнован. Он поцеловал её, на ходу поинтересовался здоровьем сыновей и ушёл в свой кабинет. Она даже не успела спросить будет ли он обедать. А время обеденное. Она стояла растерянной и решала, пообедать ли ей с мамой, или зайти в его кабинет, (что он не очень приветствовал), и спросить, не разделит ли он с ней трапезу. Его же не было дома три дня! Но он через несколько минут вышел сам, в гражданской форме и извинился за столь неучтивую встречу. Её мужа что-то тревожило, но Наташа это приняла за обыкновенную усталость. Тем более он страдал каким то необъяснимым чувством к её маме, (именно – страдал) … и Наташа его страдания чувствовала, но знала – полковник любил ё, Наташу, по настоящему.

Хотя очень часто он ловил себя на мысли, что любовь к жене прозрачная и довольно трезво поддаётся умственному объяснению. И тут-же ловил себя на той же мысли, что – «К сожалению – это так!». – «Нет загадки!». «Нет сомнения в её ответной любви, что так будоражит чувства многих мужчин и мужей ... тем более»! «И, к сожалению, нет неуверенности, что вдруг всё может кончиться!» – Наташа, несмотря на её молодость, была как каменная стена! Любовь её была крепка и надёжная, готовая пойти вместе с ним хоть на эшафот. И каждое проявления его нежности к ней воспринимала как высшее благо посланное Богом! Когда он уезжал, а уезжал он часто, она жила воспоминаниями от его нежностях! Грезила ими! Возводила их в самую большую степень и придавала им огромное значение. Ей казалось, что если бы он, не дай Бог, куда-то ушёл … (не к другой женщине – нет! – такого она допустить не могла), то хватило бы на всю оставшуюся жизнь того заряда любви, поцелуев и объятий, которые она уже получила. Ей казалось, что Василий Иванович, этот строгий, но справедливый полковник – единственный мужчина, во всём огромном мире, о ком она могла бы сказать: «Мой мужчина и мой муж! – других не существует и существовать не может!».

Посторонний наблюдатель, не посещая лабиринтов её души, не испытывая её физических и духовных чувств, не окунувшись в кипящую магму её страстей, и, в какую-то неизведанную сейчас, и нет надежды, что будет изведанной в будущем – любовной метафизики ... просто скажет – «верная жена и хорошая мама»! – Боже! – Как это бедно, не рельефно и мало!

Может быть только потому, что не может человеческий язык выразить, глубину чувств, которую испытывает Наташа к своему мужу! – Он, язык, здесь корявый и не точный! Он не может выразить хоть малую часть оттенков страстей и их силы! – А Божественный язык мы не постигли, и … не постигнем! – Пока человек решает вопросы через палаш и пулю – постичь Бога ему не дано!

Есть в скрижалях, продиктованных Богом, сакральное выражение: «Не убий!» – Оно и является оберегом! ... А там – как знаешь! – Уйдёшь, или не уйдёшь от своей звериной сути. Нет ... не уйдёшь! – Нужно всё начинать сначала … Тогда только ...

Василий Иванович вышел и спросил:

– Мама будет обедать с нами? – Наташа встрепенулась и ответила –

– Да будет.

Василий Иванович был удовлетворён. К её маме он испытывал особые чувства. Ещё с той поры, когда он увидел её у идола «Перуну» в бессознательном состоянии – всегда думал о ней. И думал очень тепло, очень сердечно. Очень часто ловил себя на мысли, что если бы сердце Ольги было свободно, он попросил бы именно её руки! Что он женился на Наташе только потому, чтобы рядом была её мама. Но!.. Будучи, с общественной точки зрения, человеком порядочным, ему необходима будет только духовная, спрятанная в его сердце, тайная близость к Ольге. Ольга этого не знала, но ... чувствовала. И очень старалась избегать моментов, чтобы не оказаться хоть на минуту с ним наедине! Боялась ли она его? – Нет! – Она боялась себя! Ольга знала и была уверенна, что со стороны его зятя – полковника Дончака – никакого поползновения, неприличного по церковным и гражданским понятиям, к её особе не будет! А что касается своей собственной особы, то она слышала в своей душе тихий скрипичный звук неведомой октавы, вызывающий не прошенное, но приятное тепло.

Однако ум её не хотел, чтобы это, совсем не прошенное тепло превратилось в обжигающий костёр. – Именно – ум! К счастью у неё был сильный оберег. – Им являлся отец Наташи. Она дала себе слово в верности и, как порядочная женщина, была верна ему! – Своему слову! – Пока она надеется, что отец Наташи жив – будет верна ему до самой смерти! – Права она, или нет – это совсем другой вопрос!

Поэтому, не выводя себя перед самой собой на чистую воду, она комфортно чувствовали себя, когда они были втроём и охотно составляли такую маленькую уютную компанию. В таком уюте было что-то чуть-чуть недосказанное, немного таинственное … но – влекомое. Каждый думал: «Пусть эта тайна, так и останется тайной».

Шёл уже тысяча девятьсот четырнадцатый год, предгрозовой год, и Наташа родила для Владимира Ивановича сына – кровного ему сына. Назвали его Володей.

Вот в такое время и в таком раскладе они втроём сели за обеденный стол. Ольга была в голубом глубоко декольтированном платье, только плечи чуть-чуть прикрывала газовая косынка. Медальон на высокой груди от её дыхания то подымался то опускался. Василий Иванович задержал свой взгляд на неприличных восемь секунд то ли на медальоне, то ли на груди – на этом бездонном океане пока тихих не бушующих волн, каждую минуту готовых сорваться в бурю.

Ольга взгляд его заметила и краска едва заметно залила её лицо. Она опустила голову, прикрыв всю прелесть чарующего декольте газовой косынкой. Заметила это и Наташа и приятно улыбнулась не только в душе, но и наяву. – Посмотрела пристально на маму, и почему-то ей стало тепло и уютно. Василий Иванович тоже уловил своеобразную игру чувств маленькой компании, громко расхохотался и сказал: –

– Прошу прощения, вспомнил анекдотический случай в полку! – Но он не для дамских ушей – рассказывать его не буду! –

Наташа с Ольгой всё поняли и были ему благодарны за такое оправдание невинного замешательства.

Василий Иванович не был солдафон. Хотя вскоре, французская его жена – (первая жена), так шутливо обзовёт перед Наташей – (второй его женой) своего бывшего мужа.

– Дорогой зять – полушутливо, полусерьёзно сказала Ольга, наливая, при этом суп в тарелку из фарфоровой супницы, и подавая его Василию Ивановичу из рук в руки – вы ещё не знаете, что ваш младший сын не на шутку подружился с волчицей! Я хочу об этом рассказать первой, потому что обнаружила такую дружбу и Аглая Петровна, и я боюсь, что она очень сильно сгустит краски, передавая вам свою экстравагантную новость ... – Слушая Ольгу, рука Владимира Ивановича, на слове экстравагантная чуть дрогнула, и пальцы Ольги оказались облитые горячим супом.

– О Боже мой! – воскликнул Василий Иванович! – Но было непонятно ... волнение его касалось Ольгиных обожжённых рук, или волчицы …

– Муж мой! – подхватила ситуацию Наташа – младший сын ваш сейчас спокойно спит, а старший, вместе с его няней катаются верхом на волчице! – Так что будьте спокойны, а вот пальчики моей мамы придётся вам лечить!

– Пальчики вашей мамы я полечу с удовольствием, а когда ты, Наташа, называешь меня не будешь на вы – в моей душе возникает протест! Тогда и я в отместку буду называть тебя на вы, что мне не очень приятно и довольно холодно становится жить на белом свте!

– С пальчиками моими всё в порядке, лечения не требуют – вмешалась Ольга – но на самом деле, Наташа, ведь это муж твой, зачем же так отдалять себя?

– Жена Николая Второго – Александра Федоровна, сказывают – называет своего супруга на вы. – Возразила Наташа – могу же я иногда поддержать традиции Российского Престола! – Ведь все мы подданные ему – Русскому Престолу. – При этом она улыбнулась, обратилась к мужу и сказала –

– Ну, не сердись, Василий! – Он ответил ей улыбкой …

Обслуживала обеденный стол, давно прощённая и перешедшая уже из конюшни в большой дом, Аглая Петровна. Она вела себя чуть заискивающе, но голову держала гордо. Если полковник больше не гневался и опять приблизил её к своей особе, и к другим, близким ему особам – значит она чего-то стоит.

Полковник не любил кардинально менять сложившиеся привычки. Он знал, что в противном случае всё нужно начинать сначала. А потому лучше зарвавшегося человека поставить на его, предоставленное ему место. Ведь на самом деле, люди притёртые к ситуации и знающие порученное им дело, всегда чего-то стоят.

Аглая Петровна принесла десерт и хотела уйти, но Василий Иванович её задержал.

– Аглая Петровна, ко мне сегодня на ужин придут мои коллеги, кое кто с жёнами ... примерно одиннадцать человек ... и ... нас три человека. Будем праздновать и обмывать две пары полковничьих званий. Так что загрузите всех ... кого нужно и организуйте встречу в большом зале. – Вас Ольга, и тебя Наташа, я попрошу поприсутствовать, потому, что некоторые коллеги придут с жёнами и нужно будет поддержать женскую компанию. А эта встреча должна в кой каких вопросах, и довольно серьёзных, поставить точки над I, или хотя бы обозначить запятую … –

Наташа с мамой, не вдаваясь в подробности, кивнули головой в знак согласия.

Аглая Петровна от радости даже чуть-чуть покраснела и даже победоносно посмотрела на Ольгу! – Дескать ей поручили ... Аглае Петровне! – Под её присмотром будет проходить это, конечно же, государственное мероприятие! – А там чем чёрт не шутит! – Может быть и на её долю найдётся овдовевший полковник! Ведь она каждое воскресенье, именно с этой целью, ставит в церкви свечи и молится, став на колени, не подстилая даже салфетки!

Строгий зал – с простым паркетным вощённым полом, с простыми без вычурности, окрашенными в светло серую краску стенами, сильно разбеленными четырьмя спускающимися из высокого потолка богатыми люстрами, (благо электричество уже было), – контрастировал с тёмно красными бархатными шторми на окнах, уложенными красивым рисунком. Стол стоял слева поближе к окнам. Справа от стола было свободное пространство, говорившее о том, что казаки тоже люди и танцуют. Если понадобится … конечно! … Не только же шашками махать!

За столом сидело человек пятнадцать, в том числе – пять молодых женщин, вместе с Ольгой и Наташей. Стол не ломился от яств и выпивки. Стояло всего столько, сколько понадобится для доброй не пьяной беседы, и для поздравления двух есаулов, служивших в одном полку – в полку Дончака – Перца и Вершину, получивших полковничье звание.

Они останутся продолжать служить в должности есаулов, в полку Дончака, но уже со званием полковников и с довольствием в два раза большим, чем получали есаулы. – Служить до тех пор пока командование не переведёт их в другие полки. – А это случалось, когда какой нибудь полк лишался своего командира, в связи с уходом на пенсию, или по другой причине.

Полковник Дончак завёл привычку, таким образом избавляться от неугодных ему офицеров – продвигая их по службе. В этом были огромные преимущества. Он своих, даже врагов, превращал, пусть не в друзей, но в людей ему симпатизирующих. Ведь каждый знал, что получал очередное звание с его подачи, с подачи полковника Дончака. Так сказать – из его рук! И если до этого у них были какие-то трения, то они постепенно, а то и вдруг, исчезали и в выигрышном положении оказывался всегда полковник Дончак! – За исключеним редких случаев. Такой случай, к сожалению, пришёл и сейчас.

Когда было выпито вино, когда утолили голод и перешли к десерту, вновь испечённый полковник, сорокалетний Иван Перец попросил слово.

– Говори – сказал Василий Дончак, хозяин дома – да выкладывай всё на чистоту … чтоб мы знали кого принимаем в ряды полковничьей когорты …

– Да, уж постараюсь! – У меня не заржавеет!

– Оно и понятно! – Ты всегда плыл не по течению и создавал завихрения! Однако звания полковника тебе присвоили …

– Наверно не только вашими молитвами!

– Не только!

– Так вот господин Дончак! Присвоили звания мне, а празднуем в ваших хоромах! Потому что я, будучи уже полковником не могу себе позволить такую роскошь! И выпивка не та, и баранина не та, и не в том количестве, и нет такой залы, чтобы принять энное количество гостей!

А служим мы государству и ... нашему государю на равных! Так спрашивается – справедливо это, или нет?!

– Господин Перец, милый полковник … справедливо это, или нет, мы обсудим на офицерском собрании … а сейчас мы празднуем повышение в должности вас и господина Вершину, вашего друга ... тоже ... уже полковника! –

Полковник Вершина, тридцатипятилетний блондин, выскочивший, (по другому и нельзя сказать!) уже в полковники, с чуть заметными усами, захлопал в ладошки. Его поддержала красавица жена, полковник Дончак и ещё три-четыре человека.

– А ты, Вершина, не очень то хлопай – Возмутился Иван Перец. – Не на прошлой ли недели мы с тобой, и ещё кое с кем, с положительной стороны обсуждали российское революционное движение?! – Не ты ли говорил, что справедливей было бы часть земли у полковника Дончака отобрать и разделить между малоимущими офицерами! Не ты ли говорил, что таких … того … как это ... вешать нужно! – Чего хлопаешь?! –

Дончак в недоумении посмотрел на Вершину. – Тот побледнел как бумага и его затрясло. На полминуты он потерял дар речи! Потеряли дар речи и остальные … Воцарилась гнетущая тишина … Ольга с Наташей незаметно выскользнули из зала. И тут Вершину прорвало!

– Господа, как можно позволять так врать этому мерзавцу?! Ну ты Перец и сволочь! Да если бы это было даже так, зачем ты паскуда крохоборная выносишь на общее обозрение! Да за это отсечь голову любому нужно, гниль поганая! – Выкрикивая свои оскорбления, Вершина обошёл стол, приблизился к Перцу и отвесил ему звонкую пощёчину и тут же ... по другой щеке! Перец такого быстрого исхода не ждал и не успел построить защиту. Под носом у новоиспечённого полковника показалась струйка крови … Зал опять замер!.. Замер, теперь уже и побледневший Перец … До сознания ещё не дошло, что его бьют! За то его жена – красивая и молодая «Юнона», схватила бутылку не откупоренного вина и со всей силы, описав полу-дугу, опустила на голову белобрысого Вершины! Голова Вершины окрасилась в цвет тёмно-бордового напитка! И тут же об его голову жена Перца разбила вторую пустую бутылку. Вершина рухнул на пол. А молодая «Юнона» схватила своего мужа, новоиспечённого полковника Перца, за руку, крикнула: «Убегаем!» … и оба пулей умчались в открытую дверь …

Неожиданная «баталия» произошла мгновенно в течение четырех - пяти секунд. Вся компания, с задержкой секунд на десять, вскочила со своих мест. (А спрашивается – зачем задерживаться, если ты хочешь поддержать драку?) – Значит не хотели! И уже потом – кто-то кинулся к новоиспечённому полковнику Вершине, где его уже поднимала и вытирала платком, толи кровь, то ли вино – его жена. Два полковника стояли над ними, готовые посоветовать, что делать дальше в таких случаях, но не произнесли ни одного слова, и так неудовлетворёнными вернулись за стол на свои согретые места.

Полковник Дончак, хозяин пира, остался сидеть на месте и спокойно сказал –

– Господа, произошло небольшое, не запланированное событие. Но оно не настолько грандиозное, чтоб испортить наш вечер. Всё в порядке вещей … Аглая Петровна отведёт Вершину к медсестре, она и окажет ему помощь. А нам предстоит десерт, ну и … серьёзные разговоры, если хотите.

Под серьёзными разговорами полковник наверно хотел обсудить случаи – как подмётная революционная литература, в виде листовок, попадает в их полк. – Но не случилось!

Убегающая чета полковника Перца, запуталась в анфиладах полковничьей усадьбы и забежала в комнату, где няня мальчика Петра, катала его на спине волчицы. Там уже была и мама Петра – Наташа и его бабушка – Ольга.

Волчица почувствовала агрессивное состояние новоиспеченной «Юноны» и инстинктивно бросилась ей на грудь. Няня только успела подхватить маленького Петра.

«Юнона» упала на спину и закричала благим матом. Ведь волчица придавила её к полу. Новоиспечённый полковник Перец, как и в случае стычки с Вершиной, не был морально готовый ни к побегу, ни со встречей с волчицей – стоял как замороженный, слегка с открытым ртом и наверно обдумывал что ему делать дальше! (Как справка: Александр Македонский в свою армию не брал даже солдат, не умеющих принимать мгновенное решение, тем более офицеров!). Ольга подбежала, обняла волчицу за шею и не агрессивно, а ласково оттянула её из груди «Юноны».

Когда Дончак с двумя другими полковниками заскочили в детскую, «Юнона» уже стояла на ногах и решала вопрос – кричать ей, или нет...